Основные формы страха: исследование в области глубинной психологии

2.4. Примеры депрессивных переживаний

Снова перейдем к примерам.

Молодая девушка познакомилась в кафе с мужчиной, который описал ей свое положение — развод, одиночество — и вызвал у нее сочувственное понимание и жалость. Он привязался к ней, просил о новых встречах, окружил ее всяческими знаками внимания и, в конце концов решил на ней жениться. Он не был ей особенно симпатичен и она нисколько его не любила, но чувствовала, что не должна его разочаровывать, если он в ней так нуждается. В решающий момент она не смогла ничего сказать, о чем потом очень сожалела, виня себя за то, что своим поведением дала ему повод надеяться, хотя в конце концов и отказала ему.

В этом примере отражены многие характерные черты депрессивной личности, хотя при более глубоких расстройствах у такого человека вряд ли нашлось бы мужество, чтобы сказать «нет». Депрессивные личности ставят себя на место другого, идентифицируют себя с ним, забывая о собственной точке зрения и собственных интересах. Из-за недостатка личных побуждений и желаний, которые можно было бы чему-то противопоставить, они легко подчиняются желаниям и побуждениям других людей. Для них столь привычно соответствовать ожиданиям других, что возникает ситуация, когда они вообще не имеют никаких желаний, подсознательно полностью консолидируясь с другими. В трудных обстоятельствах они легко попадают под чужое влияние и нередко становятся жертвой бесцеремонных личностей, которые используют их слабость. Они хотели бы освободиться от этой зависимости, но из-за собственного чувства вины, стыдливости и доброжелательности идут по пути покорности и смирения, чем другие неизменно пользуются. Приведем еще два примера.

Эта девушка росла в условиях сложных семейных взаимоотношений. Ее отец после смерти первой жены взял в жены простую девушку из несостоятельной семьи; ему в тот период было уже 60 лет, и, когда пациентке исполнилось восемь лет, у него уже были признаки возрастной деменции. На первом этаже дома, где проживала ее семья, располагалось торговое предприятие, первоначальным владельцем которого был дед ее взрослых сводных сестер (они продолжали жить в новой семье своего отца). В работе этого предприятия также принимали участие две сестры первой жены ее отца. Все они враждебно относились к новой, молодой жене. Та, будучи стеснительной от природы и не получая никакой поддержки от мужа, чувствовала себя и своего ребенка никому не нужными, понимая, что их терпят лишь из милости. Она боялась что-либо приобрести для дочери, все необходимое ей приносила тайком, испытывая чувство вины и страх, что сводные сестры отнимут у девочки нужные ей вещи. И дочь, и мать чувствовали, что отцовская семья относится к ним, как к чужакам, неизвестно откуда взявшимся и уже самим своим существованием обкрадывающим их. Все это они терпели до смерти отца, а затем им указали на дверь. Мать не смогла себя защитить и вынуждена была искать работу. Правда, один адвокат сказал ей, что она имеет право оставаться в доме, но у нее не хватило сил и решимости, чтобы настоять на своем.

Так росла эта девочка — с чувством, что она не имеет права на жизнь. «Мать постоянно всего боялась и ни разу не могла настоять на своем. Она жаловалась на родственников, но уступала им во всем, а по отношению ко мне всегда была безрадостной и придирчивой. Она много времени проводила в церкви, таскала меня в находившуюся возле нее часовню, и мы молились за бедные заблудшие души, мечтая хоть о малой толике удачи и ломте хлеба из каравая жизни. О большем моя мать не мечтала, такая это была бедная душа. Сводные сестры были вездесущими и держались, как принцессы. Они гордились тем, что их отец и мать во времена их детства были молоды и исполняли все их желания. Я сделала для себя открытие: если меня не любят, то я хочу быть бедной, пусть мне ничего не принадлежит, ведь бедное дитя — это любимое дитя. Я руководствовалась примерами христианской морали — ведь бедные и неимущие подобны Христу».

Фрейлин М. жила с коллегами в общежитии. Они работали в одном и том же учреждении. Так как среди сотрудников только фрейлин М. имела машину, она всегда подвозила их к месту работы. Коллеги, которые были менее добросовестны, чем она, иногда долго собирались, из-за чего фрейлин опаздывала, и это сильно ее беспокоило. Кроме того, она часто отвозила своих коллег к ним домой на уик-энд, чувствуя себя обязанной это делать, так как у них машин не было. В эти дни у нее удивительно часто возникали головная боль и расстройство желудка: эти симптомы она никак не могла объяснить. Во время психотерапевтического лечения выяснилось, что фрейлин М. все время думала о том, сколько сейчас стоит бензин, и это казалось ей само собой разумеющимся. Ее товарищи по работе даже не задумывались о том, чтобы разделить с ней расходы по эксплуатации автомобиля. Пациентку это огорчало, однако она не была готова потребовать от них частичную оплату и высказать им свое недовольство. В противоположность ей ее коллеги и не думали о необходимости вести себя достойно и порядочно; они вообще мало о чем думали. М. оставалась чрезмерно требовательной к себе, будучи человеком, которого «используют»; она молча переносила обиду и полагала, что описанные выше симптомы — признак того, что с ней «не все в порядке», тогда как в действительности головная боль была проявлением досады, а расстройство желудка — выражением ее неспособности что-либо требовать от других. Положение осложнялось тем обстоятельством, что она, будучи наполовину еврейкой, считала, что ее товарищи об этом знают и, учитывая общее негативное отношение к евреям, не могут поверить в то, что ей не хватает денег. Когда, вопреки ее предположениям, сослуживцы предложили ей разделить расходы на бензин, то, к ее удивлению, не только исчезли еженедельные недомогания, но и укрепились дружеские отношения с коллегами.

Это лишь некоторые примеры из множества подобных бытовых коллизий. Повседневная жизнь депрессивных личностей пронизана такими особенностями поведения, которые свидетельствуют об их неспособности к самоутверждению, к осуществлению своих намерений, об их неумении отказывать. Уступчивость, склонность к самоотказу является их второй (часто неосознаваемой) натурой. Поэтому они воспринимают свои неудачи как злой рок и считают, что иного им не дано. Врач, выписывающий таким людям антидепрессанты и не усматривающий никаких внешних причин для развития депрессии, рискует вызвать медикаментозную зависимость или, в лучшем случае, добиться временного улучшения, которое только скроет остальные проблемы, стимулирующие возникновение и развитие депрессии. В связи с этим я хочу более широко обрисовать биографические данные этой пациентки.

Она была единственным ребенком от смешанного брака (ее мать была еврейкой). Такая «смесь» очень затрудняла отношения в семье. С раннего детства она тяжело переживала глубокие ссоры между родителями. Часто ребенку казалось, что разрыв между ними неизбежен. Порой ситуация казалось ей угрожающей: она боялась, что родители могут покалечить друг друга. Родители неоднократно выражали свое намерение расстаться следующим образом: «Папа и мама хотят разойтись, и ты должна решить, кого ты любишь больше и с кем останешься после развода». На протяжении четырех лет она находилась в безвыходной ситуации. Девочка была привязана к обоим родителям, не могла решить, какую же сторону ей принять, и испытывала отчаяние от того, что вынуждена «изменить» одному из них. На протяжении года — длительного для детства периода — она пыталась сгладить отношения между родителями и быть посредником между ними. Она тайком говорила маме, что папа вовсе не такой плохой, каким кажется, он просто вспыльчив; мама не должна принимать его всерьез, он недавно сам сказал ей, что они продолжат свои отношения. В свою очередь отцу она говорила, какой несчастной чувствует себя мать из-за угрозы развода и как любит его, хотя и не хочет этого показать. Частично благодаря такой обработке, частично вследствие других обстоятельств предполагаемый развод снова и снова откладывался. Однако у пациентки было чувство, что она живет на вулкане, который каждую минуту может взорваться. Она стала выполнять важную функцию в родительском браке — как бы играя роль стрелки на весах их взаимоотношений или служа средством для заполнения трещины между ними; иными словами, у нее появилось чувство, будто от нее зависит, останутся родители друг с другом или разойдутся.

Понятно, что вследствие таких обстоятельств неустойчивость отношений и угроза развода родителей заслонили ее собственные проблемы. Жизнь в ее представлении была нестабильной. Она не могла быть непосредственной и непринужденной соответственно возрасту, не могла быть самой собой. Все собственные желания, побуждения, аффекты и страхи постепенно рефлекторно отодвигались, и оказалось, что они уже не принадлежат ей. К тому же у нее развились соматические симптомы: рано стали выпадать волосы, расшатались зубы, кожа на всем теле стала шелушиться. Появилось и крайне тягостное и болезненное явление — когда она находилась среди людей, у нее часто возникало громкое урчание в животе как подсознательный протест против возможного предъявления ей повышенных требований, от которых она не могла бы защититься. Этот симптом можно рассматривать как предвестие расстройства желудка, которое возникло у нее позже при общении с коллегами.

Такого рода «функциональные» симптомы достаточно типичны для столь добросовестного и примерного человека, как наша пациентка, склонного откладывать на потом или оставлять нерешенными свои собственные проблемы. Она становится беспомощной и встает в тупик, когда бывает нужно на чем-либо настоять или что-то потребовать (например, от коллег по работе). Такая необходимость вызывает у нее неопределенный страх, и она предпочитает все делать сама; этим, естественно, пользуются ее коллеги. Подобным же образом формируются биографические основы некоторых «неврозов свободного времени и выходного дня». Непривычная свобода пугает, так как вызывает появление тайных, вытесненных желаний, переживаемых как запретные, тогда как повседневные заботы и необходимость выполнения долга предоставляют для этого меньше возможностей.

Вот пример ситуации, когда человек не может сказать «нет». Пациентка, юная американка, снимала комнату у одной семьи в Германии, где обучалась искусству балета. Когда после репетиции она пыталась тихо и незаметно прошмыгнуть в свою комнату, то постоянно заставала там хозяйку и вынуждена была идти на кухню. Несмотря на то что она хотела отдохнуть перед вечерним выступлением, она не могла сказать хозяйке об этом. Так как в Германии после войны людям жилось нелегко, она чувствовала себя обязанной приглашать на чашку кофе всех родственников хозяйки, даже не входящих в ее семью, — великовозрастную дочь, сына и невестку, — считая, что в противном случае те сочтут ее надменной и высокомерной. Дочь хозяйки восхищалась красивой одеждой пациентки, не скрывая своей зависти и заявляя, что она бы сама с удовольствием так одевалась. Сын хозяйки кокетничал с ней, и, хотя это не производило на нее впечатления, она «должна была» отвечать на его взгляды, дабы его не обидеть, и одновременно поддерживать разговор с его женой, чтобы смягчить внутрисемейную напряженность. После двух часов бездарно проведенного времени она, наконец, в изнеможении добиралась до своей комнаты и с волчьим аппетитом набрасывалась на сладости. Такая жадность к пище привела ее даже к воровству сладостей из карманов своей подруги, что и послужило поводом для обращения ее к терапевту.

В биографии депрессивных личностей мы всегда находим такое влияние окружения, которое затрудняет или задерживает автономное развитие индивидуума. Мы уже видели, как единственный ребенок от несчастливого брака вынужден был с ранних лет отказываться от собственных желаний и собственного существования в пользу родительских проблем. Вот пример, когда ребенок растет баловнем.

Господин С. также был единственным ребенком, но от счастливого брака, и рос в семье со средним достатком. Его мать, чьи интересы были ограниченными, не была несчастлива в браке, но не имела ясного представления о том, чем можно себя занять. Когда через несколько лет супружеской жизни у нее родился ребенок, она направила на него всю силу своих неисполненных желаний, он стал главным содержанием ее жизни. Она берегла его как зеницу ока, была чересчур заботливой, защищала от жестокости и опасностей. А опасным она считала все! Подует свежий ветерок — она закутывала его, чтобы, не дай бог, не было воспаления легких. Подруги смеялись над ней — но ведь эти матери не имеют представления о том, как нужно ухаживать за ребенком. Играет мальчик в песочке — это опасно, так как в песке скрываются бактерии. Поездка с классом или несколькими товарищами за город опасна, так как, быть может, ему придется ночевать на сеновале, питаться бог знает чем, ведь это не материнская кухня, и вообще, нельзя исключить возможные соблазны и даже случаи гомосексуализма. Она мыла и терла сыну спину до подросткового возраста, приносила ему завтрак в постель — короче говоря, он жил, ухватившись за мамин подол, платя за это отсутствием собственных желаний и не приобщаясь к мужскому обществу. Когда однажды в подростковом возрасте он попытался взбунтоваться и, вопреки желанию матери, принять участие в длительном велосипедном туре, она раскинула руки перед дверью в погреб, где хранился велосипед, и с пафосом воскликнула: «Только через мой труп!». Сын смирился и был вознагражден за это любимым лакомством. Когда миновал подростковый возраст, он не оставил мать, так как находился под влиянием ее предостережений относительно связей с женщинами. При этом она использовала разные версии: «Они хотят только твоих денег», «Не дай себя окрутить, они норовят выйти замуж, чтобы ты их обеспечивал», «Они знают, что ты наследник, и рассчитывают только на твое состояние» и т.д. Естественно, не было ни одной девушки — даже если в начале знакомства она его интересовала, — на которую он не смотрел бы критическим взглядом матери. В каждой из них он находил что-то отталкивающее — одна «будто из стойла пришла», другая вызывающе эротична и в отношении ее не может быть никаких дискуссий, третья, напротив, слишком респектабельна, и в конце концов хорошей может быть лишь та, которая нравится матери. Все девушки подвергались «девальвации»; он привык смотреть на мир глазами своей матери. Вскоре он решил, что мать, в сущности, права, и рационализировал для себя страх обладания женщиной. К несчастью, когда пациенту было 15 лет, умер его отец. Все, что он делал, теперь предназначалось матери. Он не мог оставить ее одну, о чем она напоминала разными способами, но с одинаковой настойчивостью. Когда однажды вечером он задержался, то потом мучился от чувства вины за то, что доставил матери столько хлопот и заставил ее тревожиться. Весь уик-энд и каникулы он посвящал матери. Когда ему пришлось продолжить обучение в близлежащем городе, мать устроила душераздирающие проводы, как будто он уезжал на другой континент или прощался с жизнью, и взяла с него обещание в конце каждой недели возвращаться домой. Мать знала о нем все — он сообщал ей о каждом своем намерении, и, кроме того, она сама расспрашивала его обо всем, а он привык перед ней отчитываться. Мать гордилась этим и любила говорить: «У моего сына нет от меня никаких тайн». Такое отсутствие дистанции стало для него столь привычным, что он принимал как должное, что мать вскрывала и прочитывала его письма. Как только мать усматривала какую-нибудь внутреннюю или внешнюю угрозу их взаимоотношениям, то в подходящий момент «заболевала» и таким образом еще больше привязывала его к себе. Так и вырос он «вечным сынком». Его слабые попытки оторваться от «материнской пуповины» сопровождались чувством вины и вскоре прекращались. Его считали хорошим сыном, наивным, чистым глупцом, доброжелательным и всегда готовым прийти на помощь, но несколько бесцветным и как бы лишенным половой принадлежности. Перед женщинами он испытывал усиливающийся с возрастом страх и был неловок при общении с ними. Он не имел понятия, что значит завоевать женщину или овладеть ею, так как обладал манерами образцового сыночка и находил понимание лишь у пожилых, имеющих детей дам, которые не представляли для него опасности как женщины и были в восторге от приветливого и внимательного молодого человека. Последние искали с ним знакомства и, так как он соответствовал их материнским представлениям, восклицали: «Да это же золотой человек!» Так пустота, связанная с неспособностью устанавливать дружеские отношения с мужчинами и вступать в связь с женщинами, вторично заполнялась отношениями с матерью, для которой эта связь была равнозначна «счастливому супружеству» с любимым сыном. С другой стороны, вследствие такой избалованности он, не осознавая того, был чрезвычайно требователен, считая это естественным и само собой разумеющимся. Благодаря отцовским связям ему после окончания обучения была предоставлена работа в качестве представителя известной фирмы. Переоцененный собственной матерью, которая таким образом компенсировала свои собственные недостатки, он получил место, которого другие не могли добиться даже ценой больших усилий. Он не воспринимал критических замечаний; его надменные манеры чрезвычайно раздражали начальника. Его учтивость не могла компенсировать недостатка профессиональных знаний и осведомленности. Он привык уходить с работы во второй половине дня, отложив все дела и сославшись на служебную необходимость; остальное время он проводил в кафе, на пляже или в кино. Естественно, что такой образ жизни не способствовал быстрому продвижению по службе; он же считал, что его способности не распознаны или недооценены. Во время служебной командировки, будучи в состоянии алкогольного опьянения, он попытался вступить в половую связь и с прискорбием убедился в своей импотенции. Это стало поводом для обращения за лечебной помощью к психотерапевту вопреки желанию матери. Такой самостоятельный поступок, сам по себе являющийся признаком благоприятного прогноза, был связан с тем, что он придавал большое значение своей сексуальной несостоятельности.

Вот еще один пример. Этот человек с самого раннего детства чувствовал себя отверженным и никому не нужным.

Господин А. был третьим (внебрачным и нежеланным) ребенком своей матери. В семье было еще двое детей, рожденных в законном браке. С раннего детства он часто слышал одну и те же фразу: «Как было бы хорошо, если б ты не родился!». Однажды во время психотерапевтического лечения он показал рисунки, в которых изобразил себя школьником со связанными за спиной руками, стоящим перед щитом, загораживающим вход в лес; на нем было написано: «О, чтоб тебя...», «Оставь это, да поскорее», «Ну, погоди, ты еще вернешься домой!», «Что тебе еще нужно?», «Если еще что-нибудь случится, то...». Он очень рано почувствовал, что не имеет права на жизнь и должен быть благодарным хотя бы за то, что его терпят. Мать жила в бедности, и он чувствовал, что она жалеет для него лишнего куска хлеба. Он научился быть по возможности маленьким и незаметным. Даже на больничной кушетке он лежал, держа руки на брюках, вскакивая при каждом движении с таким выражением лица, будто хотел сказать: «Не трогайте меня, по возможности даже не замечайте меня и не дразните — дайте мне хотя бы шанс никому не мешать или смыться»; это было его второй натурой. В жизни он вел себя так же: старался занять как можно меньше места, был чрезвычайно скромен и научился «не быть первым», «не высовываться», не иметь собственных планов и желаний. Везде чувствуя себя лишним, он всегда отказывался от надежд на будущее. Очень рано он стал зарабатывать деньги доставкой газет и все заработанное без остатка приносил домой. Он так и остался продавцом газет, и маленькой радостью его жизни было пропустить стаканчик горячего грога после стояния на углу в течение холодного дня, выкурить вечером сигарету или изредка пойти в кино. Он любил одиночество, боялся женщин (они напоминали ему жестокую и нелюбящую мать) и чувствовал, что впереди у него нет ничего хорошего. Он не знал своего отца. Тоска по отцовскому покровительству, однако, постоянно жила в нем; когда один пожилой мужчина сделал ему гомосексуальное предложение, он вскоре согласился. В течение длительного времени он испытывал страх перед разоблачением и оказался в полной зависимости от своего друга еще и в связи с его мазохистскими наклонностями. Он позволял делать с собой все что угодно и был готов ко всему, не в последнюю очередь из-за страха, что друг его бросит. Несмотря на испытываемые им несправедливость и унижения, эта связь давала ему некоторое ощущение ясности и устойчивости, когда он понимал, как себя вести и что делать. Правда, иногда он испытывал внезапную ненависть к партнеру, который использовал его как вещь. Однако это чувство лишь усиливало страх утраты; он покорялся и пытался даже заинтересовать своего друга новыми сексуальными приемами, так что, с одной стороны, вследствие идентификации с партнером в его чувстве появились оттенки садизма, а с другой стороны, благодаря ему друг обнаруживал у себя мазохистские наклонности. У него было одно хобби: он тайно писал комедию, которую никак не мог закончить, и грезил о том, что однажды вечером станет знаменитым, понимая при этом, что и эта мечта будет разрушена.

Одна сорокалетняя дама в письменной форме обратилась ко мне за психотерапевтической помощью. Во время предварительной беседы, я между прочим спросил, каких результатов она ждет от психотерапевтического лечения, после чего она и написала следующее письмо.

«Мое детство было таким тревожным, что позже, когда я стала способна сознательно воспринимать окружающее, я была уверена, что со мной произойдет катастрофа. Во избежание этого я, как говорится, "погружалась в воду", т. е. отгоняла от себя тревогу, отстранялась от нее. Я надеялась, что это отпугнет привидения, удержит меня на земле и будет гарантией определенного порядка в моих взаимоотношениях с окружающими меня людьми и вещами. Это придавало мне силы в борьбе против возможных последствий употребления снотворного, никотина и алкоголя, поддерживало меня в противостоянии другим людям, если наши мнения были различными, освобождало меня от накапливавшихся в глубине души переживаний, отнимавших столько сил. В этой борьбе я сохраняла стойкость, но никто не принимал меня всерьез, так как внешне я выглядела очень покорной и смиренной. Я никогда не была по-настоящему привязана к работе и отличалась чудовищной леностью. Одним из самых тяжелых переживаний моего детства были отношения с отцом. До сих пор я скрываю воспоминания о нем, и он не является мне даже во сне». Далее следует описание действительно трагического детства. Отец был душевнобольным, и до его кончины (в то время девочке едва исполнилось 12 лет) в семье жила сиделка, осуществлявшая за ним уход. К тому же он был алкоголиком и в состоянии опьянения становился необычайно взрывчатым и склонным к неистовому возбуждению; девочка от этого очень страдала. Мать была эмоционально лабильной. Когда дочери исполнилось три года, мать вновь забеременела и перенесла послеродовый психоз; в течение длительного времени ее посещали навязчивые мысли о том, что она должна убить своего ребенка самым ужасным способом — проткнув его голову иголкой. В такой атмосфере жила девочка; когда ей было пять лет, она пережила следующее событие: во время одного из приступов ярости пьяный отец ворвался в комнату матери, выстрелил в нее из револьвера (пуля прошла чуть выше головы) и выбежал. Мать хотела позвать полицию или врача, но девочка удержала ее, сказав: «Мы должны сказать папе что-то такое, чтобы он нам помог».

Абсолютно ясно, что в данном случае возможности ребенка в отношении переработки психических травм были исчерпаны, и для того чтобы преодолеть страх, девочка вынуждена была отделить от себя восприятия, связанные с непереносимой жизненной обстановкой. Из ее письма становится ясным значение слов о том, что ее детство было заполнено предчувствием катастрофы. Мы понимаем, почему отец не присутствует в ее воспоминаниях, снах и грезах. Это непереносимо — переживать связанные с отцом страх и угрозу; он вносил в ее жизнь чувства опасности и незащищенности. Чтобы не сломаться в таких условиях, ребенок совершает спасительный «психологический прыжок» к образу хорошего отца, ее защитника, от которого как бы отщепляется угрожающий ему враждебный и злой мужчина. Когда девочка обращалась к отцу за помощью, то отделяла от него угрозу, и в ее сознании он оставался отцом-спасителем, в котором она постоянно нуждалась. Но какой степени должны были достичь страх и отчаяние, чтобы ребенок мог и должен был предпринять такие усилия по переработке происходящих событий! Естественно, что эти явления связаны с особо травмирующими и мучительными переживаниями. Можно себе представить, какой беззащитной, полной страха и отчаяния была или представлялась реальность ее детства! Куда она могла убежать, чтобы найти защиту? Ей оставалась — кроме уже упоминавшихся нарушений влечений — жизнь в состоянии сна. Она и на самом деле не столько жила в действительной жизни, сколько защищалась от нее, всегда отстраняясь от возможных опасностей и угроз, делая их перспективу более туманной, отказываясь от реального восприятия мира, дабы избежать душевных травм. Даже токсикомания в конечном счете является выражением ее мировосприятия, предпочтительным для нее уходом от чувства опасности. Мы сможем понять ее странные наклонности, если представим себе, как она, придя на море и по локоть погружаясь в воду, глядит, как в ней отражается небо, и испытывает при этом ощущение счастья. Так спасается она в сказочном мире, мире снов, так переживает реальность, находясь в состоянии между депрессией и психозом, которые защищают ее от непереносимых столкновений с действительностью.

32-летний дипломат обратился за лечебной помощью в связи с длительной импотенцией. Исходя из того, что расстройство потенции (органическое происхождение которого после медицинского обследования было исключено) не только являлось его личной проблемой, но и было связано с его партнерскими взаимоотношениями, он рассказал следующее. Возвращаясь вечером домой после работы, он купал, пеленал и кормил своего полугодовалого сына. В это время его жена лежала на софе и курила. Он был средним из трех братьев; его старший брат был чрезмерно активным и даже агрессивным юношей, которого было трудно усмирить, поэтому мать отказалась от общения с ним. Будучи ребенком, наш пациент инстинктивно чувствовал: мать ожидает от него как от послушного сына, что он будет делать только то, что ей нравится. Он отказался от контактов со сверстниками, от всего мужского, помогал матери на кухне, в уборке и наведении порядка в доме, стал ее любимчиком, как бы заполнив в ее сердце место старшего брата, но достиг этого ценой своей мужественности. Такой образец поведения примерного сына он перенес и в свое супружество: он был скорее послушным сыном, чем мужем, продолжал играть прежде усвоенную им роль, был чересчур требователен к себе и даже не пытался попросить о чем-либо жену, а тем более что-то от нее потребовать, так как боялся, что она рассердится и бросит его, как это сделала мать, когда он однажды осмелился выразить ей свой протест. Он так и не научился что-либо требовать от жены или хоть раз ей в чем-то отказать. Его «симптом» был как бы разрешением всех конфликтов. Это было местью и наказанием жене (он перестал доставлять ей удовлетворение), однако не вызывало у него чувства вины, так как импотенция была «соматическим симптомом». Но вместе с тем это было и наказанием самому себе за необоснованную агрессивность по отношению к жене — и все это, естественно, было неосознанным. Когда он осознал все эти взаимосвязи, то наступил перелом — он впервые в жизни напился и выкурил сигарету (курить и употреблять спиртное ему запрещала мать); вместо того чтобы вовремя вернуться со службы, он впервые за время своего брака пришел домой в 4 часа утра подвыпившим. Жена была испугана, но потом обрадовалась тому, что он снова дома. В конце концов, она была благоразумной женщиной и нуждалась не во взрослом сыне, а в настоящем мужчине, который, смеясь, взял ее на руки и впервые за долгое время «соблазнил» ее и овладел ею.

Основные формы страха

Книга известного немецкого психолога и психотерапевта Фрица Римана (1902 - 1979) рассказывает о страхах в человеческом существовании, их проявлении у шизоидных, депрессивных, навязчивых и истерических личностей. Материал для книги дала богатая психоаналитическая практика автора. Ф.Риман пишет: "Эта книга предназначена для помощи в нашей индивидуальной жизни, она является посредником в понимании себя самого и других, в осмыслении наших первых жизненных шагов. Книга призвана снова и снова напоминать нам о том, как прочно мы связаны друг с другом".