Основные формы страха: исследование в области глубинной психологии

3.3. Биографические предпосылки

Мы снова спрашиваем: какие же конституциональные и средовые факторы способствуют развитию личности с навязчивостями?

К конституциональным факторам относится моторно-агрессивная, сексуальная и общая экспансивная предрасположенность наряду с подчеркнутым своеобразием и постоянством характерологических черт. В детстве эти люди чаще других подвергаются насмешкам и аффективно реагируют на них. Родителями это воспринимается как неудачливость и неловкость, поведение детей осуждается, на них оказывают давление и ставят им в пример других детей — послушных и тихих. О предрасположенности можно говорить, имея в виду также кротость и приспособляемость со склонностью к подчинению и послушанию, когда ребенок не позволяет себе реагировать спонтанно и поступает в соответствии с ожиданиями взрослых. Позже выявляется врожденная склонность основательно обдумывать и анализировать происходящее, а также чересчур эмоционально размышлять о прошлом (здесь нужно добавить, что впечатления оставляют в памяти таких людей глубокий след). И снова остается открытым вопрос: являются ли эти черты характера и особенности реакций на средовые факторы врожденными, или же обусловлены воспитанием? На этот вопрос нельзя ответить однозначно: в каждом конкретном случае мы должны внимательно исследовать, в какой среде рос и воспитывался ребенок. Разумеется, когда наиболее важными и интересными окажутся средовые факторы (особенно в случаях правовых конфликтов), наследственными факторами легко пренебречь. С другой стороны, как следует оценивать средовые влияния, если у данной личности преобладает страх перед переменами и преходящим?

Для лучшего понимания освещаемой проблемы мы, как и в двух предыдущих главах, должны остановиться на описании ранних фаз развития личностей с преобладанием навязчивостей. Речь идет прежде всего о возрасте между двумя и четырьмя годами, когда ребенок впервые сталкивается с системой правил («заветов») и запретов. Эта фаза развития наступает после кратковременного «райского» периода (Paradieszeit), который характерен для невинного раннего детства, когда запретов не существует, а потребности ребенка удовлетворяются без каких-либо усилий с его стороны. В это время желания и побуждения ребенка впервые вступают в противоречие с требованиями его воспитателя. Ребенок уже достиг того возраста, когда ему можно предъявить определенные требования. Вместе с тем у него уже в такой степени развито Я, так определенно проявляются самостоятельность, потребность в движении и способность выражать свои желания, что он требует от окружающих удовлетворения своих нужд точно так же, как и в предыдущем безмятежном — «райском» — периоде развития. Он все настойчивее и выразительнее проявляет свои желания, в том числе и словесно, и предпринимает попытки волевым путем преодолеть сопротивление воспитателей.

Время полной зависимости от матери сменяется новой фазой отделения от нее, когда стремление ребенка к самостоятельности все возрастает, и он впервые говорит «Я», тем самым показывая, что понимает и переживает свое отличие от матери. Симбиоз ребенка с матерью, когда он не различает «Я» и «Ты», нарушается. Одновременно все больше развивается способность владеть собственным телом и управлять своими движениями, возрастает стремление к экспансии, появляются капризность и своенравие. Эти проявления активности сталкиваются с ограничениями, исходящими от внешнего мира. Ребенок знакомится с ними, а также со своими возможностями настоять на своем и с их пределами. Кроме того, в этой же фазе развивается очень важная система ориентации в дозволенном и недозволенном как предформа категорий добра и зла. Каждый ребенок должен найти индивидуальное решение дилеммы между стремлением настоять на своем и послушанием, между осуществлением и приспособлением. Результат такого выбора зависит от взаимодействия факторов среды и предрасположенности.

Первым важным и определенным образцом поведения, являющимся примером переживания как своей самостоятельности, так и послушания, служит приобретение навыков опрятности. Здесь лежат истоки самоопределения ребенка, его упрямства и его уступчивости. Впоследствии ребенок постепенно овладевает этими навыками, и его упрямство нередко является следствием усиленной дрессуры, принуждений и наказаний. Мы уже говорили о том, что ребенок реагирует на воздействия окружающей среды, противостоящие его потребностям, в форме озлобления и непослушания. В период между двумя и четырьмя годами решается участь экспансивно-моторных и агрессивных потребностей ребенка, так же как и внешнего выражения его своеобразия; в этот период он обучается способам переработки внешних воздействий в модели поведения для дальнейшего развития личности.

Очень важно, как ребенок переносит эти первые заветы и запреты. Первые переживания, сопряженные с обучением образцам хорошего и плохого поведения, возможно, связаны с несовершенным чувством греховности. Воспринимая определения «ты должен», «ты не можешь», «сейчас этого делать нельзя» и т.д., ребенок обучается тому, что послушание — это хорошо, а упрямство — плохо и наказуемо. Рано или поздно ребенок вступает в противоречие с этими требованиями, и от того, каким образом — твердо и принципиально или непоследовательно и с попустительством, с любящей настойчивостью или совершенно бездумно, — преодолевают его упрямство и непослушание взрослые, зависят его ранние впечатления об окружающем, своеобразие и спонтанность его реакций. Таким образом происходит формирование личности; так определяется, будет ли человек обладать здоровым самосознанием, самобытностью и гражданским мужеством, или ему будут свойственны упрямство или слепое подчинение авторитету, которые являются основой для дальнейшего развития тоталитарной системы.

Так приобретается опыт первого взаимодействия между волей и долгом, «хочу» и «могу», «можно» и «нельзя», устанавливается направление для свободного или несвободного выражения собственной воли, своего «Сверх -Я» (психоанализ определяет Сверх -Я как действующую с детства инстанцию, воплощающую обусловленную требованиями окружающей среды морализующую совесть; от нее зависит, каким образом соотносятся проявления естественной спонтанности и их сдерживание вследствие повышенного самоконтроля). Так требования окружающей среды переносятся вовнутрь (интериоризируются), превращаясь во внутреннего судью, который преобразует заветы и запреты в нравственный императив.

Изучая биографии личностей с навязчивостями, мы часто обнаруживаем, что в раннем детстве детская живость и аффективность упрямо и жестко подавляются; тормозятся волевые импульсы ребенка, вследствие чего утрачиваются возможности для проявления его здоровой самобытности. И происходит это именно в тот период онтогенеза, когда у ребенка необходимо развивать соответствующие его возрасту способности (в том числе и способность следовать социально приемлемым образцам поведения), поощрять самостоятельность и независимость.

Как показали научные исследования, первые впечатления и первые шаги ребенка имеют судьбоносное значение для формирования категориального мышления в процессе обучения.

Такое обучение начинается, когда ребенок определенным образом оценивает происходящие события, переживая отклонения от привычного порядка как опасные и вредные для себя. Реакции окружающих на его «ошибочное поведение» (порицание, предупреждение, предостережение, угроза, лишение родительской любви и ласки, наказание) ассоциируются и связываются им с очевидно нежелательными импульсами внешней среды. Он приобретает опыт желательного поведения, когда мать отворачивается от него, смотрит с укоризной или наказывает, если он ведет себя шумно, что-нибудь опрокидывает или ломает. При повторении таких ситуаций он пытается быть более осторожным, задумывается о том, следует ли делать то, что наказуемо, контролирует свои действия, становясь в какой-то степени неуверенным и заторможенным. Если в таких ситуациях возникает сильно выраженный страх, то подобные (наказуемые) побуждения постепенно рефлекторно тормозятся и подавляются.

Становится более понятной упомянутая выше взаимосвязь между воздействиями окружения и «конституциональной угодливостью» в развитии личностей с навязчивостями: живых, импульсивных, витально-моторных и агрессивно-экспансивных детей, естественно, чаще бранят, удерживают и строже наказывают, чем спокойных; если после порицания они не успокаиваются, то становятся нелюбимыми, их наказывают, а это приводит иногда и к более серьезным для ребенка последствиям.

Предъявление ребенку чрезмерных для данного возраста требований приводит к тому, что он очень рано становится опрятным, прилично ведет себя за столом, аккуратно ест, не бьет и не портит вещи, короче говоря, никоим образом не проявляет свои аффекты вовне. Вот один гротескный пример.

В одной семье ребенка заставляли во время еды держать подмышкой монету — чтобы он не делал лишних движений и выработал хорошие манеры. Во время еды монета не должна была падать.

Послушный, выдрессированный ребенок, естественно, очень удобен для родителей, они демонстрируют его окружающим, гордясь своими воспитательными методами и не испытывая при этом никаких угрызений совести. На более поздних стадиях развития это приводит к регулированию буквально всех сторон поведения ребенка, и он находится как бы в заключении, когда буквально все его витальные потребности удовлетворяются без его личного участия. Ребенок очень рано обучается повышенному вниманию к самому себе (он обращен к себе), и это дается ему ценой утраты непринужденности и спонтанности, чему способствуют также преувеличенный страх перед наказанием и готовность к переживанию своей вины.

Рождение брата или сестры приводит к тяжелой для ребенка ситуации: вследствие того что в этот период у него развиваются самостоятельность и агрессивность, возникает соответствующая возрасту «каин-авелева» проблематика, когда появившиеся на свет брат или сестра воспринимаются как соперники. Если же родители этого не понимают и не стараются помочь ребенку, то он вынужден заменить враждебные и агрессивные чувства по отношению к братику или сестричке чувством вины, что рано пробуждает механизмы образования навязчивостей.

Единственный ребенок у матери (бывшей особенно капризной и чувствительной из-за приступов мигрени) должен был, приходя домой после игры в саду или с улицы, снимать грязную обувь. Когда он играл в доме и, желая показать что - то матери, вбегал в ее комнату, сдвигая при этом бахрому на ковре, она мягко, но весомо говорила, что он невнимателен и неаккуратен («аккуратность» было любимым ее словом), доставала гребень, расчесывала бахрому и предлагала ребенку забраться под стол, чтобы не сорить и не нарушать порядок. Ребенок вынужден был постоянно выслушивать одно и то же: «Не мешай мне, ты же видишь, что у меня болит голова, что я читаю, что у меня нет времени!».

Мы должны заметить, что все обычно начинается значительно раньше, чем об этом свидетельствует описанный выше пример. Приведем заметки из дневника одной матери, относящиеся к первому году жизни ребенка (исключены описания таких мероприятий, которые не вызывают сомнений в их правильности и обоснованности).

«Тебе пошел третий месяц, когда я стала приучать тебя к горшку, чтобы ты как можно скорее стал опрятным. Ты был беспокойным и живым ребенком; если ты при кормлении не успокаивался, я принуждала тебя к порядку, сдерживала и приучала быть тихим и спокойным. Позже мне было достаточно посмотреть на тебя с укоризной, чтобы ты стал послушным. Очень рано я убедилась, что когда я читаю книгу, ты не капризничаешь, — это был первый урок преодоления твоего упрямства. Если ты плакал, когда я выходила из комнаты, я даже несколько раз шлепала тебя; рев усиливался, но я оставляла тебя одного, пока ты не изнемогал от плача. Так ты начинал понимать, что можешь сколько угодно злиться на меня, но не выражать свою злость ревом. Ты был любимым ребенком; позже я не применяла к тебе насилия, и люди удивлялись тому, какой ты послушный: хватало одного лишь взгляда, чтобы тобой управлять. Иногда я должна была преодолевать себя и быть с тобой строгой и жесткой, но я думала, что все это делается для твоего же блага. Я была строга, потому что любила тебя. Отец в это время был на войне; я одна несла ответственность за тебя; когда он вернулся, то увидел хорошо воспитанного ребенка». Этого достаточно, чтобы показать, что такие дети с детства приучены тормозить и заглушать свои импульсы, так как их проявление расценивалось как нарушение поведения или помеха для родителей. Подобное подавление естественных импульсов продолжается, становясь как бы «второй натурой», и в конечном счете становится рефлекторным, автоматическим. Оно задерживает каждый импульс, каждое побуждение, вызывая его переработку как реакцию на возможный риск, связанный с его выполнением и необходимостью решения вопроса о том, не следует ли его отменить. В большинстве случаев это приводит к тому, что в связи с задержкой и последующим обдумыванием импульс активности ослабевает и не осуществляется либо задерживается в положении двойственности (когда неясно, можно или нельзя его реализовать). Эта двойственность имеет тенденцию к расширению, становясь постоянным свойством личностей с навязчивостями и способом аннулировать или затормозить побуждения, которые расцениваются как опасные и рискованные.

На основании сказанного становится понятно, что сомнения в самых различных вариантах играют большую роль в жизни у личностей с навязчивостями. Они являются защитой от опасной спонтанности и утраты самоконтроля, которые впоследствии могут вызвать раскаяние или сожаление. По мере развития обсессивной личности сомнения абсолютизируются, приобретая самодовлеющее значение и заменяют собой продуктивную деятельность. В конечном счете, все эти сомнения имеют одни биографические первопричины: либо я самостоятелен и делаю так, как хочу, либо я должен быть послушным и подавлять свои побуждения. Такие сомнения способствуют возникновению медлительности, характерной для личностей с навязчивостями, склонности к колебаниям, нерешительности, откладыванию неотложных дел и волоките. Они оказываются в положении буриданова осла, который остается голодным, находясь между двумя мешками с сеном и не зная, какому из них отдать свое предпочтение, так как испытывают постоянные сомнения между влечением к деятельности и страхом наказания за нее и не могут принять окончательного решения. Таким образом, их решения затрудняются вследствие конфликта между первоначальным стремлением и страхом перед его возможными последствиями, связанными с системой наказаний и дрессурой. Схематично это можно выразить таким образом: сила и глубина сомнений и колебаний зависят от степени соотношения инстинктивных потребностей и страхов перед возможным наказанием за их реализацию в детстве.

Медлительность личностей с навязчивостями, их двойственность и мучительная нерешительность станут еще более понятными, когда мы усвоим, что они сохраняют самообладание и спокойствие только при принятии окончательного и категоричного решения, которое должно быть «абсолютно правильным», иначе за ним может последовать наказание. Из-за этого они растягивают процесс решения проблемы, так как принуждены находить «единственно правильный вариант»; в противном же случае их охватывает страх.

Эти люди придают каждому своему действию осмысленность: их особенность сомневаться во всем носит рефлекторный характер и возрастает до такой степени, что каждая их мысль сопровождается противоположной по содержанию. Если импульсы и противоимпульсы быстро сменяют друг друга, может возникнуть ситуация, когда они встречаются (т. е. возникают одновременно). В таких случаях наступает пауза, во время которой сменяющие друг друга стремления — «да—нет—да и т. д.» — соматизируются (переходят из сферы психического в сферу телесного) и сопровождаются дрожью или заиканием; последние означают состояние «чего-то хочу, но не могу» или «хочу высказаться, но не могу». В конечном счете оба противоположных импульса возникают одномоментно и вызывают тотальную блокаду деятельности и кататоническое застывание, когда человек одновременно говорит и не говорит, закрывает и не закрывает (дверь), т. е. происходит полный паралич деятельности. Это приводит к состоянию, когда раздражитель и импульс больше не воспринимаются и не поступают в сознание, так как в целях рефлекторной защиты импульс обесценивается уже при его возникновении.

Личности с навязчивостями еще в раннем детстве понимают, что в соответствии с требованиями окружающего мира они должны поступать только определенным образом и что многое из того, что они делали бы охотно, запрещено. Так возникает представление о том, что они должны думать и действовать абсолютно правильно, откуда вытекает их стремление к совершенству. Это стремление возводится в принцип; им подходят лишь такие жизненные условия, когда все происходит в соответствии с их представлениями о долге, потому что, как они не устают повторять, «не может быть того, чего быть не должно».

Однако даже у детей, которые растут в хаотичной среде, могут развиться навязчивости, которые носят реактивный и компенсаторный характер: они не находят в окружающем мире никаких надежных ориентиров, никакой поддержки, свобода их страшит, так как в ней содержится возможность произвола. Они ищут внутренней поддержки и опоры, потому что не могут найти ее вовне. Таким образом, они пытаются распространить свой собственный развитый внутренний порядок и принципиально следят за его соблюдением в целях безопасности. Все это принимает формы навязчивостей, так как окружение всегда содержит в себе угрозу и требуется все больших усилий для поддержания порядка.

Основные формы страха

Книга известного немецкого психолога и психотерапевта Фрица Римана (1902 - 1979) рассказывает о страхах в человеческом существовании, их проявлении у шизоидных, депрессивных, навязчивых и истерических личностей. Материал для книги дала богатая психоаналитическая практика автора. Ф.Риман пишет: "Эта книга предназначена для помощи в нашей индивидуальной жизни, она является посредником в понимании себя самого и других, в осмыслении наших первых жизненных шагов. Книга призвана снова и снова напоминать нам о том, как прочно мы связаны друг с другом".